Холодный январский день закончился потоком снега, падающим с мрачного неба на старый дом. Том сидел, откинувшись на спинку большого потрепанного старого кресла. Его взгляд скользнул по собственным длинным белым пальцам, бездумно вертевшим фамильное кольцо, но не задержался на них, а скользнул дальше по старинной и дорого обставленной комнате, к длинным шторам на окне. Тяжелые, красные шторы с затемненными от пыли складками выглядели изрядно потрепанными.
Покрывающий полы толстый слой пыли взвился в воздух, возвещая, что холодный ветер все-таки пробрался в дом. Том поднял голову. Зажечь камин? Или оставить это место нетронутым и тихим, каким он его запомнил. Запах пыли казался сейчас почти ощутимым. Этот старый прогнивший дом принадлежал раньше его отцу. Он хотел сжечь все это место, очистить хотя бы кусочек мира от мерзких воспоминаний.
Впрочем, ненавидеть собственный дом целиком дело пустое, он хорошо понимал — у него никогда не будет другого, и он не поддавался столь глупому чувству. Приют вовсе не был его личной тюрьмой, откуда его забрали и дали шанс на новую жизнь. Но уйти — еще не значит оставить. Ведь тьма, порожденная душой страдающего ребенка, объяснялась в два счета, а рожденная совершенной природой — не объяснялась никак.
Зловеще блестящие в свете луны красные шторы – всё, что осталось от столь ненавистного им родительского дома.
Он любил эти красные шторы. Любил прятаться за ними часами, воображать, что за ними есть портал в другой мир. Мир где ему хорошо и уютно. И красный внушал ему какое-то возвышенное от всех остальных чувство.
И сейчас, всматриваясь в эти пестро-красные шторы, он с отвратительной ностальгией вспоминал себя.
Снежные хлопья били в окна и таяли от соприкосновения с теплыми стеклами, сползали вниз, создавая иллюзию дождя.
Он не любил красный. Точнее у него просто не было никакого любимого цвета, и это всегда казалось ему естественным. Красный он не любил, он придавал ему значения и ассоциировал с собой, с тем, как у него все сложилось.
Он никогда не был таким, каким его представляли, никогда. Абсолютное зло, одинокий тихий ребенок и тот, кто опасен с пеленок — это не он.
В глубине души, не напоказ, он всегда был с той, другой стороны: не такой веселый и жизнерадостный, не такой популярный и простой, но все же обычный.
Они знают лишь басню, не быль. Его друзья, точнее предшественники — они тоже знакомы с одной лишь сказкой, названной в его честь.
И в этой сказке, как и в жизни, у него сегодня день рождения.
Он мог быть плохим ребенком — и был им. Не улыбался, когда все улыбались, и хохотал, когда все рыдали. Ему никогда не хотелось помочь страждущим, а тушка раздавленной кошки на мостовой не вызывала в нем никаких чувств, кроме желания прикрыть нос и поморщиться.
А каким еще он должен был быть? В приютах нет добрых детей. Она, доброта, во всех погибла смертью храбрых, и из тех, с кем ему довелось быть знакомым, сердечным казался один только завхоз, да и то по причине своего слабоумия.
Еще тогда маленький озлобленный мальчик решил про себя. Раз он настоящий не нравился окружающим его людям, то это никакая не беда — он с легкостью станет другим.
Он смеется. Громко, надрывно, оглушающе. Смех отражается от каминных плит, от пола, потолка, и поглощается красными шторами, в которые он вглядывается уже много часов.
"С днем рождения, Том"-шепчет он про себя, поджигая край пестро-красной материи.
Written for a very special person.
This is the least I can do from across the continent to make this day special for you.
I love you and miss you a lot.
All the best is yet to come.
:*"
