***

Дождь никак не мог оставить его в покое – протекал за воротник уютного теплого пальто, трепал спутанные волосы и заставлял слезиться глаза. Солнце садилось, и с каждой минутой становилось все холоднее, но он все равно не двигался с места, медленно поворачивая бледными пальцами тонконогий фужер, глядя, как меняет на свету оттенки бордовая жидкость. Ему нравились английские дожди. Ровно как и английские туманы. Лондон всегда встречал его приветливым потоком с неба, и каждый раз возвращаясь сюда он чувствовал радость граничащуюся с ненавистью, и эта грань была болезненно тонкой. 
Здесь, в маленьком кафе под его квартирой было совершенно пусто, не считая методично напивающегося человека за соседним столиком, который казалось и сам не знал как забрел на эту улицу жилых комплексов. Хотя ему скорее всего было все равно, он утопал в своем собственном горе, в своел личной трагедии, вцепившись взглядом в стакан с виски, безмолвно прося помощи. 
Может ему тоже нужна была помощь. Может именно по этому он возвращялся в этот дом, каждый раз когда выдавалась свободная минутка, когда находился перерыв в потоке нескончаемых рейсов, аэропортов, отелей, он находил себя сидящим здесь, как будто ноги на автомате приводили его в это место, которое он называл домом. Он давно уже перестал подниматься туда. Там не было ничего, кроме воспоминаний, кроме прошлого, которое, казалось, караулило на каждом шагу, выжидая подходящий момент, чтобы вырваться на свободу и, сметая на своем пути с таким трудом возведенные заслоны, обрушиться всей своей темной тяжестью, чтобы уже наверняка, чтобы больше не было сил сопротивляться. 
В кафе было уютно. Несомненная близость с домом внушала ему чувство спокойствия. Казалось лишь в эти минуты он мог ощутить себя нормальным, простым незначительным человеком, которого не узнают и не преследуют камеры на каждом шагу. 
Судорожный горький глоток, от которого перехватило дыханье и на глазах выступили слезы. Отвращение. Вот что он чувствовал сейчас. К этой уже потеплевшей кислятине , которую здесь пытались выдать за бордо. И кажется, к себе. За то, что он все-таки здесь. За то, что даже находясь на пике своей карьеры, имея практически все, он не мог избавиться от текущей по его венам грусти и горечи. 

Может быть он был сумасшедшим, но он ценил эти моменты. Моменты, когда он мог опустить маску с лица и в полной мере почувствовать боль от того, чего ему не хватало больше всего. Чего не могли купить ни его деньги, ни его популярность. Они редки, эти моменты, но тем они дороже. 

Но укрываться под завесой профессии, летя из города в город, чтобы можно было хоть на мгновение забыть, что он смертельно скучает по дому дело пустое. Казалось бы, чем отличаются друг от друга десятки крупных европейских городов, с их готическими соборами, устремившимися ввысь, с их тесными старинными улицами и широкими современными проспектами, с россыпью разноцветных ночных огней и манящих витрин? В общем-то, ничем. 

И все же даже здесь, в замкнутом пространстве кафешки, он чувствовал Лондон. Казалось, он ощущал его кожей, вдыхал вместе с разлитыми в воздухе запахами табака и духов, не обращая внимания на крадущийся ливень, думал о чем то своем. 

- Сэр? Желаете заказать что-нибудь еще? 

Он рассеянно взглянул на выросшего словно из-под земли официанта и покачал головой. 
- Нет, не стоит. Счет, пожалуйста. 

For Tatev.